Arthur Kalmeyer

Сан-Рафаэль. Собачья площадка. Седьмое ноября. Мой друг Гэри и я сидим на скамейке. Собаки внимательно обнюхивают траву в поисках оставленных оленями катышков. Тихий осенний вечер опускается на Залив. Самое время помолчать бездумно, глядя на холмы за гольф-клубом, освещенные заходящим солнцем. Но Гэри не из молчаливого десятка. Глядя на меня со значением, он выстреливает первый:

- Артур, ты знаешь, какой сегодня день?
- Вторник? - с трудом припоминаю я.
- Нет, я о том, какая сегодня выдающаяся дата?
- О чем ты, Гэри?...
- Я так и знал, что ты не помнишь! - торжествует он, - сегодня столетие русской революции! Я в газете прочел.
- Да нет, Гэри, я все помню, просто не предполагал, что ты можешь об этом спрашивать.

Я заранее знаю, что последует дальше. Сто раз зарекался вести с ним беседы, затрагивающие экзистенциальные вопросы евразийской политики, давал себе слово никогда больше не встревать в эти обсуждения, сознавая тщетность попыток хоть что-нибудь объяснить. Но ясно, что сегодня мне не отвертеться.

Гэри ведет допрос, глядя на меня своими чистыми невинными глазами:

- Артур, можно ли сказать, что люди в России при царе жили очень плохо?
- Зависит от того, какие люди тебя интересуют. Были такие, кто жил весьма недурно, но отнюдь не большинство.
- Я имею в виду народные массы.
- Народные массы жили плохо, Гэри.
- Значит, революция была положительным явлением?
- Ммм... в общем-то могла бы стать...
- А кто из революционеров был более популярен среди русских - Ленин или Сталин?...

Ну вот. У меня мгновенно заканчиваются слова.

- Гэри, в те времена не было механизмов для достоверного измерения популярности.
- А что говорят историки?
- Какие историки?
- Русские.
- Русские историки всегда говорят то, что им велено говорить.
- Ну и что же они говорят, Ленин или Сталин?
- Когда говорят?
- Сейчас.
- Сейчас Путин.
- Народ Путина уважает?
- Да, "историки" называют цифру 86%. Такая сегодня установка.
- А какой процент людей уважал Сталина?

Мысленно чертыхаясь, я завожу ликбез минут на десять. Гэри внимательно (в который уже раз!) все это выслушивает, понимающе кивает головой, потом говорит:

- Артур, если все, что ты рассказываешь о Сталине, правда, почему никто из русских не попытался его прикончить, тем или иным способом?
- Если не ошибаюсь, было две или три попытки, увы, неудачные.
- А как твоя семья, твои родители относились к таким попыткам?
- Мы никогда об этом не говорили.
- Почему?
- Потому что обсуждение этой темы было опаснее, чем секс с гремучей змеей. В новостях этого тоже никогда не упоминали, люди просто не могли бы себе представить, что кто-нибудь способен покушаться на жизнь Великого Вождя.
- Но ты говоришь, в стране были миллионы пострадавших от сталинского режима?...
- Были, Гэри, - вздыхаю я.
- Так что, ты хочешь сказать, они тоже ничего не знали?...
- Знаешь, Гэри, у меня совсем нет настроения тратить такой хороший вечер на воспоминания, вызывающие депрессию. Давай о чем-нибудь другом.
- Ладно, давай. Скажи, а за что русские так любят Путина?